Золотые яблоки солнца


        - Юг, - сказал командир корабля.
        - Но, - возразила команда, - здесь, в космосе, нет никаких стран света!
        - Когда летишь навстречу солнцу, - ответил командир, - и все становится жарким, желтым, полным истомы, есть только один курс. - Он закрыл глаза, представляя себе далекий пылающий остров в космосе, и мягко выдохнул. - Юг.
        Медленно кивнул и повторил:
        - Юг.
        Ракета называлась "Копа де Оро", но у нее было еще два имени: "Прометей" и "Икар". Она в самом деле летела к ослепительному полуденному солнцу. С каким воодушевлением грузили они в отсеки две тысячи бутылок кисловатого лимонада и тысячу бутылок пива с блестящими пробками, собираясь в путь туда, где ожидала эта исполинская Сахара!
        Сейчас, летя навстречу кипящему шару, они вспоминали стихи и цитаты.
        - "Золотые яблоки Солнца"?
        - Йетс!
        - "Не бойся солнечного жара"?
        - Шекспир, конечно!
        - "Чаша золота"? Стейнбек. "Кувшин золота"? Стефенс. А помните - горшок золота у подножья радуги?! Черт возьми, вот название для нашей орбиты: "Радуга"!
        - Температура?..
        - Четыреста градусов Цельсия!
        Командир смотрел в черный провал большого круглого окна. Вот оно. Солнце! Одна сокровенная мысль всецело владела умом командира: долететь, коснуться Солнца и навсегда унести частицу его тела.
        Космический корабль воплощал строгую изысканность и хладный, скупой расчет. В переходах, покрытых льдом и молочно - белым инеем, царил аммиачный мороз, бушевали снежные вихри. Малейшая искра из могучего очага, пылающего в космосе, малейшее дыхание огня, способное просочиться сквозь жесткий корпус, встретили бы концентрированную зиму, точно здесь притаились все самые лютые февральские морозы.
        В арктической тишине прозвучал голос аудиотермометра:
        - Температура восемьсот градусов!
        "Падаем, - подумал командир, - падаем, подобно снежинке, в жаркое лоно июня, знойного июля, В душное пекло августа..."
        - Тысяча двести градусов Цельсия.
        Под снегом стонали моторы: охлаждающие жидкости со скоростью пятнадцать тысяч километров в час струились по белым змеям трубопроводов.
        - Тысяча шестьсот градусов Цельсия.
        Полдень. Лето. Июль.
        - Две тысячи градусов!
        И вот командир корабля спокойно (за этим спокойствием - миллионы километров пути) сказал долгожданное:
        - Сейчас коснемся Солнца.
        Глаза членов команды сверкнули, как расплавленное золото.
        - Две тысячи восемьсот градусов!
        Странно, что неживой металлический голос механического термометра может звучать так взволнованно!
        - Который час? - спросил кто - то, и все невольно улыбнулись.
        Ибо здесь существовало лишь Солнце и еще раз Солнце. Солнце было горизонтом и всеми странами света. Оно сжигало минуты и секунды, песочные часы и будильники; в нем сгорало время и вечность. Оно жгло веки и клеточную влагу в темном мире за веками, сетчатку и мозг; оно выжигало сон и сладостные воспоминания о сне и прохладных сумерках.
        - Смотрите!
        - Командир!
        Бреттон, первый штурман, рухнул на ледяной пол. Защитный костюм свистел в поврежденном месте; белым цветком расцвело облачко замерзшего пара - тепло человека, его кислород, его жизнь.
        - Живей!
        Пластмассовое окошко в шлеме Бреттона уже затянулось изнутри бельмом хрупких молочных кристаллов. Товарищи нагнулись над телом.
        - Брак в скафандре, командир. Он мертв.
        - Замерз.
        Они перевели взгляд на термометр, который показывал течение зимы в заснеженных отсеках. Четыреста градусов ниже нуля. Командир смотрел на замороженную статую; по ней стремительно разбегались искрящиеся кристаллики льда. "Какая злая ирония судьбы, - думал он, - человек спасается от огня и гибнет от мороза..."
        Он отвернулся.
        - Некогда. Времени нет. Пусть лежит. - Как тяжело поворачивается язык... - Температура?
        Стрелки подскочили еще на тысячу шестьсот градусов.
        - Смотрите! Командир, смотрите!
        Летящая сосулька начала таять.
        Командир рывком поднял голову и посмотрел на потолок. И сразу, будто осветился киноэкран, в его сознании отчетливо возникла картина, воспоминание далекого детства.
        ...Ранняя весна, утро. Мальчишка, вдыхая запах снега, высунулся в окно посмотреть, как искрится на солнце последняя сосулька. С прозрачной хрустальной иголочки капает, точно белое вино, прохладная, но с каждой минутой все более жаркая кровь апреля. Оружие декабря, что ни миг, становится все менее грозным. И вот уже сосулька падает на гравий. Дзинь! - будто пробили куранты...
        - Вспомогательный насос сломался, командир. Охлаждение... Лед тает!
        Сверху хлынул теплый дождь. Командир корабля дернул головой влево, вправо.
        - Где неисправность? Да не стойте так, черт возьми, не мешкайте!
        Люди забегали. Командир, зло ругаясь, нагнулся под дождем;, его руки шарили по холодным механизмам, искали, щупали, а перед глазами стояло будущее, от которого их, казалось, отделял один лишь короткий вздох. Он видел, как шелушится покров корабля, видел, как люди, лишенные защиты, бегают, мечутся с распахнутыми в немом крике ртами. Космос - черный замшелый колодец, в котором жизнь топит свои крики и страх... Ори, сколько хочешь, космос задушит крик, не дав ему родиться. Люди суетятся, словно муравьи в горящей коробочке, корабль превратился в кипящую лаву... вихри пара... ничто!
        - Командир?!
        Кошмар развеялся.
        - Здесь.
        Он работал под ласковым теплым дождем, струившимся из верхнего отсека. Он возился с насосом.
        - А, черт!
        Командир дернул кабель. Смерть, которая ждет их, будет самой быстрой в истории смертей. Пронзительный вопль... жаркая молния... и лишь миллиарды тонн космического огня шуршат, не слышимые никем, в безбрежном пространстве. Словно горсть земляники, брошенной в топку, - только мысли на миг замрут в раскаленном воздухе, - пережив тела, превращенные в уголь и светящийся газ.
        - Ч-чёрт!
        Он ударил по насосу отверткой.
        - Господи!..
        Командир содрогнулся. Полное уничтожение... Он зажмурил глаза, стиснул зубы. "Черт возьми, - думал он, - мы привыкли умирать не так стремительно, - минутами, а то и часами. Даже двадцать секунд - медленная смерть по сравнению с тем, что готовит нам это голодное чудище, которому не терпится нас сожрать!"
        - Командир, сворачивать или продолжать?
        - Приготовьте чашу. Теперь - сюда, заканчивайте, живей!
        Он повернулся к манипулятору огромной чаши, сунул руки в перчатки дистанционного управления. Одно движение кисти - и из недр корабля вытянулась исполинская рука с гигантскими пальцами. Ближе, ближе... металлическая рука погрузила "Золотую чашу" в пылающую топку, в бестелесное тело, в бесплотную плоть Солнца.
        "Миллион лет назад, - быстро подумал командир, направляя чашу, - обнаженный человек на пустынной северной тропе увидел, как в дерево ударила молния. Его племя бежало в ужасе, а он голыми руками схватил, обжигаясь, головню и, защищая ее телом от дождя, торжествующе ринулся к своей пещере, где, пронзительно рассмеявшись, швырнул головню в кучу сухих листьев и даровал своим соплеменникам лето. И люди, дрожа, подползли к огню, протянули к нему трепещущие руки и ощутили, как в пещеру вошло новое время года. Его привело беспокойное желтое пятно, повелитель погоды. И они несмело заулыбались... Так огонь стал достоянием людей".
        - Командир!
        Четыре секунды понадобились исполинской руке, чтобы погрузить чашу в огонь.
        "И вот сегодня мы снова на тропе, - думал командир, - тянем руку с чашей за драгоценным газом и вакуумом, за горстью пламени иного рода, чтобы с ним, освещая себе путь, мчаться через холодный космос обратно и доставить на Землю дар немеркнущего огня. Зачем?"
        Он знал ответ еще до того, как задал себе вопрос.
        "Затем, что атомы, которые мы подчинили себе на Земле, слабосильны; атомная бомба немощна и мала; лишь Солнце ведает то, что мы хотим знать, оно одно владеет секретом. К тому же это увлекательно, это здорово; прилететь, осалить - и стремглав обратно! В сущности, все дело в гордости и тщеславии людей - козявок, которые дерзают дернуть льва за хвост и ускользнуть от его зубов. Черт подери, скажем мы потом, а ведь справились! Вот она, чаша с энергией, пламенем, импульсами, - назовите, как хотите, - которая даст ток нашим городам, приведет в движение наши суда, осветить наши библиотеки, позолотит кожу наших детей, испечет наш хлеб насущный и поможет нам усвоить знание о нашей вселенной. Пейте из этой чаши, добрые люди, ученые и мыслители! Пусть сей огонь согреет вас, прогонит мрак неведения и долгую зиму суеверий, леденящий ветер недоверия и преследующий человека великий страх темноты. Итак, мы протягиваем руку за даянием..."
        - О!
        Чаша погрузилась в Солнце. Она зачерпнула частицу божественной плоти, каплю крови вселенной, пламенной мысли, ослепительной мудрости, которая разметила и проложила Млечный Путь, пустила планеты по их орбитам, определила их ход и создала жизнь во всем ее многообразии.
        - Теперь осторожно, - прошептал командир.
        - Что будет, когда мы подтянем чашу обратно? И без того такая температура, а тут...
        - Бог ведает, - ответил командир.
        - Насос в порядке, командир!
        - Включайте!
        Насос заработал.
        - Закрыть чашу крышкой!.. Теперь подтянем. - медленно, еще медленнее...
        Прекрасная рука за стеной дрогнула, повторив в исполинском масштабе жест командира, и бесшумно скользнула на свое место. Плотно закрытая чаша, рассыпая желтые цветы и белые звезды, исчезла в чреве корабля. Аудиотермометр выходил из себя. Система охлаждения билась в лихорадке, жидкий аммиак пульсировал в трубах, словно кровь в висках орущего безумца.
        Командир закрыл наружный люк.
        - Готово.
        Все замерли в ожидании. Гулко стучал пульс корабля, его сердце отчаянно колотилось. Чаша с золотом - на борту! Холодная кровь металась по жестким жилам: вверх - вниз, вправо - влево, вверх - вниз, вправо - влево...
        Командир медленно вздохнул.
        Капель с потолка прекратилась. Лед перестал таять.
        - Теперь - обратно.
        Корабль сделал полный поворот и устремился прочь.
        - Слушайте!
        Сердце корабля билось тише, тише... Стрелки приборов побежали вниз, убавляя счет сотен. Термометр вещал о смене времен года. И все думали одно: "Лети, лети прочь от пламени, от огня, от жара и кипения, от желтого и белого. Лети навстречу холоду и мраку". Через двадцать часов, пожалуй, можно будет отключить часть холодильников и изгнать зиму. Скоро они окажутся в такой холодной ночи, что придется, возможно, воспользоваться новой топкой корабля, заимствовать тепло у надежно укрытого пламени, которое они несут с собой, словно неродившееся дитя.
        Они летели домой.
        Они летели домой, и командир, нагибаясь над телом Бреттона, лежавшим в белом сугробе, успел вспомнить стихотворение, которое написал много лет назад.

Порой мне Солнце кажется горящим древом...
Его плоды златые реют в жарком воздухе,
Как яблоки, пронизанные соком тяготенья,
Источенные родом человеческим.
И взор людей исполнен преклоненья,
- Им Солнце кажется неопалимым древом.

        Долго командир сидел возле погибшего, и разные чувства, жили в его душе. "Мне грустно, - думал он, - и я счастлив, и я чувствую себя мальчишкой, который идет домой из школы с пучком золотистых одуванчиков".
        - Так, - вздохнул командир, сидя с закрытыми глазами, - так, куда же мы летим теперь, куда?
        Он знал, что все его люди тут, рядом, что страх прошел и они дышат ровно, спокойно.
        - После долгого - долгого путешествия к Солнцу, когда ты коснулся его, подразнил и ринулся прочь, - куда лежит твой путь? Когда ты расстался со зноем, полуденным светом и сладкой негой, - каков твой курс?
        Экипаж ждал, когда командир скажет сам. Они ждали, когда он мысленно соберет воедино всю прохладу и белизну, свежесть и бодрящий воздух, заключенный в заветном слове; и они увидели, как слово рождается у него во рту и перекатывается на языке, будто кусочек мороженого.
        - Теперь для нас в космосе есть только один курс, - сказал он.
        Они ждали. Ждали, а корабль стремительно уходил от света в холодный мрак.
        - Север, - буркнул командир. - Север.
        И все улыбнулись, точно в знойный день вдруг подул освежающий ветер.